Сталинский карнавал

Сталин – творец русских-советских мемов



И.В. Сталину принадлежит множество высказываний, сделанных в яркой афористической манере. Некоторые из них стали мемами, наложившими сильный отпечаток на общественное сознание. Попробуем их разобрать, причём в контексте массовой же культуры, нашедшей воплощение в кинематографе.

1. «Оба хуже»

В 1925 году Сталин представил XIV съезду РКП (б) Политический отчёт ЦК. В нём он особо остановился на характеристике левого и правого уклона в партии. Генсек сказал: «Вы спрашиваете: какой уклон хуже? Нельзя так ставить вопрос. Оба они хуже, и первый, и второй уклоны».

Здесь проявилась высшая политическая диалектика. Нельзя акцентировать внимание на чём-то одном, у всего есть своя обратная сторона, своё отражение. (По Сталину, левый уклон есть тень правого уклона.) Политический противник не концентрирует силы на каком-то одном направлении, он действует на всех направлениях. Именно понимание этого позволило Сталину победить своих оппонентов как слева, так и справа.


И он, в том числе и посредством этого своего мема, заложил в массовом сознании представление о том, что «генеральная линия» должна быть пряма, что нужно избегать впадения в любую крайность. Конечно, в эти крайности впадали и при Сталине, особенно в 1930-е годы. Но все эти «впадения» преодолевали, выпрямляя генеральную линию. Так было с коллективизацией, когда вождь написал свою знаменитую статью «Головокружение от успехов». (Кстати, уже само её название – явный мем.) Так было и в 1938 году, когда реабилитировали сотни тысяч пострадавших, а многие виновные (во главе с «железным наркомом» НКВД Н. Ежовым) сами подверглись заслуженному наказанию.

По сути, это меметическое «оба хуже» спасло страну. Если бы победили ультралевые троцкисты-зиновьевцы, то СССР обязательно ввязалась бы в какую-нибудь «перманентно-революционную» авантюру, чреватую оккупацией или колонизацией. А если бы победили «правые» бухаринцы (предшественники наших «перестройщиков»), то мы не смогли бы взять необходимые темпы индустриализации. И тогда нам опять светило бы подчинение внешним силам, ведь индустриализация – это создание мощной оборонной промышленности.

Можно также сказать, что Сталин выступил за то, чтобы ликвидировать, пусть и в масштабах внутрипартийных отношений, одну из главных политических деформаций Модерна. Речь идёт о расколе на левых и правых. Традиционное общество было целостным, холистическим. Так, в нём органично взаимодействовали правое самодержавие и левая общинность. Буржуазные революции Модерна взорвали этот традиционный холизм, создав политическое пространство, расколотое на правых и левых. Всё это выгодно плутократии и её политическим махинаторам, всегда стремящимся к атомизации общества, его расколу. Скрытый «центр» манипулирует «правыми» и «левыми», сталкивает их, препятствует соединению национального и социального. По сути, он является этаким метаполитическим «нулём», который стремится разрушить и поглотить социум, сделать его своей пищей, насыщающей чудовищный, глобальный организм антисистемы. Отрицая уклоны, Сталин выступает за прямой путь и целостность. Тем самым он восстанавливает традиционное общество – на новом уровне.

Надо сказать, что сталинское понимание прямого пути было отлично воспринято массами. Самому вождю в подарок поднесли «пропагандистский» топорик из нержавеющей стали. На одной его щеке было написано «Бей левый уклон!», на другой «Бей правый уклон!». На обухе же красовалось – «Бей примиренца!».

В продолжение темы об уклонах надо ещё заметить, что на XVII съезде ВКП (б) Сталин сообщил делегатам следующее: «Главную опасность представляет тот уклон, против которого перестали бороться и которому дали, таким образом, разрастись до государственной опасности». Здесь снова раскрывается сталинская диалектика, которая направлена против крайностей. Они губительны сами по себе, ибо раскалывают государственно-политическое целое. Крайность акцентирует внимание на каком-то «крае», она откалывает его от целого. И в конечном итоге это чревато распадом всей страны.

Сталин предупреждал на съезде о некоей перманентной опасности, забывать о которой никогда нельзя. После его смерти об этой опасности забыли, сосредоточившись на внешнеполитической борьбе за «мир во всём мире». Результат известен.

В советском кинематографе тема послесталинской государственной безответственности блестяще раскрыта в комедийном фильме «Иван Васильевич меняет профессию». Вспомним, как домоуправ Бунша легко сдаёт Кемскую волость шведам: «Да пусть забирают на здоровье, я-то думал… Государство не обеднеет. Забирайте, забирайте». Данный эпизод содержит глубокий символизм. Бунша, в сущности, самозванец, хоть и не по своей воле. И он же типичный носитель бюрократической серости и посредственности, которая противостоит огненной яркости вождя. «Советская» бюрократия, «разоблачившая» Сталина на XX съезде, стала таким вот коллективным самозванцем, ставшим на место вождя. На протяжении 1960-1970-х гг. она всё больше и больше теряла державное, государственническое сознание, допуская самые опасные течения («уклоны», в широком смысле). Наконец, эти «домоуправы» отдали державный Дом на растерзание внешним силам и внутренним врагам.

2. «Отсталых бьют»

В 1931 году на 1-й Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности Сталин выступил с докладом «О задачах хозяйственников». В нём он произнёс слова, вроде бы обидные для любого русского человека: «Задержать темпы – это значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться битыми. Нет, не хотим! История старой России состояла, между прочим, в том, что её непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беки. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били англо-французские капиталисты. Били японские бароны. Били все – за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это было доходно и сходило безнаказанно. Помните слова дореволюционного поэта: «Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь». Эти слова старого поэта хорошо заучили эти господа. Они били и приговаривали: «ты обильная» – стало быть, можно на твой счёт поживиться. Они били и приговаривали: «ты убогая, бессильная» – стало быть, можно бить и грабить тебя безнаказанно. Таков уж закон эксплуататоров – бить отсталых и слабых. Волчий закон капитализма. Ты отстал, ты слаб – значит, ты не прав, стало быть, тебя можно бить и порабощать. Ты могуч – значит, ты прав, стало быть, тебя надо остерегаться».

Действительно, звучит это шокирующе, и многие испытывали шок. В. Успенский в своей некогда нашумевшей книге «Тайный советник вождя» даже изобразил сцену резкого разговора Сталина и приближённого к нему военспеца. «В любой борьбе нельзя унижаться до клеветы! (Сталин побледнел, но смолчал). А здесь - ложь! - ткнул я пальцем в напечатанное. - За тысячу лет своего существования государство Российское, начав с маленького княжества, раздвинуло свои пределы до Балтики на западе и Тихого океана на востоке, от Северного полюса - до границ Индии, стала самой большой страной мира и, позволю себе заметить, самой сильной и самой просвещённой. У нас даже в глухой деревне двое из пяти мужиков знали грамоту. Мы, между прочим, и Аляской, и западом Америки владели. По глупости дёшево отдали их торгашам, охмурялам из Вашингтона. И не нас били, а мы били, и в конечном счёте победили всех, кто посягал на нас, кого вы перечислили».

Между тем Сталин никогда не был замечен ни в русофобии, ни в нигилизме, хотя в 1920-е годы их проявление считалось хорошим стилем и было едва ли не обязательным для функционера высокого ранга. И сам Сталин, неплохо знавший историю России, прекрасно понимал, что говорит нечто обидное и даже несправедливое. Но он думал не о формальной справедливости. Он творил мобилизующий миф, призванный собрать нацию в одно творческое целое и в краткие сроки преодолеть отставание от ведущих держав. Для этого он и использовал мем «отсталых бьют».

Вроде бы и ничего нового, но в контексте тех дней всё звучало очень и очень остро. И весьма обидно. Но как раз обиду и нужно было вызвать, использовав её как мощное средство мобилизации. Здесь Сталин выступает как некий провокатор, но речь идёт именно о «сакральной» провокации. Примерно таким же образом вели себя и юродивые, бросавшие вызов чувствам обычных верующих. В сталинской оптике Обида диалектически сочеталась с Победой, которая была объявлена имманентно присущей большевистскому «ордену меченосцев» (определение самого Сталина). В том же 1931 году на 1-й Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности Сталин произнёс: «Говорят, что трудно овладеть техникой. Неверно! Нет таких крепостей, которые большевики не могли бы взять».

Свою «сакральную» провокацию Сталин повторил уже позже, через два года. В 1933 году на встрече с участниками первомайского военного парада он заявил: «Русские - это основная национальность мира, они первыми подняли флаг Советов... Русская нация — это талантливейшая нация в мире. Русских раньше били все - турки и даже татары, которые 200 лет нападали и им не удалось овладеть русскими, хотя те были плохо вооружены. Если русские вооружены танками, авиацией, морским флотом — они непобедимы».

Необходимо заметить, что здесь обидные слова соединены с прямой апологетизацией. В этом выступлении национально-коммунистический пафос достигает своего апогея. «Основная национальность мира» - сказано очень сильно, не всякий радикальный националист рискнёт сказать так о своём народе. Сталин – рискнул, хотя тогда в руководстве было ещё много ортодоксов, видевших в любом проявлении национального патриотизма враждебный выпад против советской власти.

Таким образом, очевидно, что «обидный мем» использовался как орудие национального самоутверждения. И этот «обидно-державный» пафос будет так или иначе характерен для всего советского периода. Вспомним хотя бы «Белое солнце пустыни» и таможенника Верещагина с его знаменитым и по сию пору мемом: «Мне за державу обидно».

Можно даже сказать, что это центральный момент всего фильма. По сути, и сам Верещагин – главный герой. Солдат старой (и вечной) России – он ярче и трагичнее красноармейца Сухова, которому ещё только предстоит проникнуться «чувством» державности, осознать своё «социалистическое отечество» как Россию – новую, но именно Россию. За которую всегда обидно.

И тут, конечно, видны ниточки, связывающие нас с древнейшими, полуязыческими-полухристианскими временами. В «Слове о полку Игореве» мы читаем пронзительные строки: «И встала обида в силах Даждьбожиих внуков, Девой вступя на Троянову землю, Крыльями всплеснула лебедиными, На синем море у Дону плескаяся».

Здесь Обида выступает не как абстрактное чувство, но как некоторая конкретная личность. Возможно, что это даже некое славянское божество. Что ж, налицо нечто глубинное, архетипическое. Обидное поражение, неизменно перерастающее в триумфальную победу.

3. «Жить стало лучше, жить стало веселее»

Это распространённый вариант знаменитого высказывания Сталина, которое было сделано в 1935 году на Первом всесоюзном совещании рабочих и работниц-стахановцев. Полностью же фраза звучала следующим образом: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее. А когда весело живётся, работа спорится».

Сталин делает упор именно на «веселье» («когда весело живётся»), и это очень характерно. Сталинская эпоха – это эпоха постоянного Праздника, который пронизывает всё. И трудовые будни («работа спорится»), и даже военные. Фильмы военной поры («Шесть часов вечера после войны», «Воздушный извозчик» и др.) радостны и фееричны, несмотря на весь ужас происходящего. Но и в этом ужасе тоже находится некий праздничный аспект. И в «юбилейном» (от 7 ноября 1942 года) приказе Наркомата обороны Сталин пообещал: «Будет и на нашей улице праздник!»

Могут сказать, что весь праздничный блеск был нужен для того, чтобы отвлечься от суровых реалий происходящего. Во многом это так. Но ведь праздничная пропаганда накладывалась на сознание человека и действительно изменяла его. Советского человека пытались не только отвлечь от сложностей, но и погрузить в праздничное пространство. Советский, русский человек должен был стать человеком весёлым, который живёт в возрождённом Золотом Веке, не знающем горя и печали.

И в этом плане очень показателен самый любимый Сталиным фильм «Волга, Волга». Там показан некий провинциальный приволжский город Мелководск, где практически все местные жители увлекаются музыкальной самодеятельностью – поют и пляшут. Они живут в атмосфере постоянного праздника, образуют этакую общину Золотого Века. Но эту атмосферу портит бюрократ, начальник Бывалов – угрюмая и мрачная персона. Он как чёрный демон Вритра пытается перегородить течение Реки, этот чинуша как будто сковывает «красавицу народную, как море полноводную» Волгу. В конце концов этот деятель всё же подчиняется мощной народной стихии, едет вместе с мелководскими талантами в Москву. Однако при этом Бывалов пытается перехватить праздничную энергетику, замкнуть её на себя, в частности, присвоить себе песню, написанную талантливой письмоносицей Дуней Петровой по прозвищу «Стрелка». Но всё равно побеждает поющий вешний Народ, посрамляющий мрачную, зимнюю бюрократию. «Проклятую касту», по выражению Сталина.

Здесь всё очень символично и отражает реалии самой эпохи. Бюрократический аппарат, сложившийся в 1920-е годы, в условиях национал-нигилистического угара и одновременно нэповского обогащения, не хотел дальнейшего движения вперёд. (И, кстати, одновременно «назад», к традиционным ценностям.) Он сидел на шее народа, купаясь в своих привилегиях, и уныло повторял прежние идеологические штампы, рождённые троцкистко-бухаринским агитпропом. Сталин попытался провести выборы на альтернативной основе с целью очистить авгиевы конюшни аппарата (уже были готовы и опытные бюллетени). Тогда высокопоставленные «бываловы» стали вопить о «врагах народа», которые окопались везде (дескать, какие тут могут быть выборы). Они извратили сталинское предупреждение о постоянной угрозе уклонов, причём сами впали в крайность, в уклон. Именно они ответственны за то, что процесс кадрового очищения принял такие кровавые формы – да и сами в конечном счёте попали под каток инициированных ими репрессий[1].

Позднее фраза Сталина о «лучшей и весёлой жизни» была саркастически обыграна в комедии Л. Гайдая «Кавказская пленница» - в эпизоде, когда Трус, Балбес и Бывалый пьют пиво. Трус говорит: «Жить, как говорится, хорошо!» На что Балбес отвечает: «А хорошо жить ещё лучше!» То есть переиначенную сталинскую фразу как бы вложили в уста жуликов.

Собственно, и главный отрицательный герой комедии бюрократ «товарищ Саахов» чем-то похож на товарища Сталина, даже и френч носит. Получилась весьма характерная инверсия – персонаж сталинского типа показан как злостный и даже преступный бюрократ-начальник. Вообще, сам фильм для своего времени смелый, как сказали бы ранее, с явным антисоветским душком. Чего стоит хотя бы эпизод, когда Шурика отправляют в психиатрическую лечебницу по воле разоблачённого им Саахова. Здесь очевидная аллюзия на «советскую карательную психиатрию». И если в «Иване Васильевиче» Гайдай выражает уже державную линию, то в «Кавказкой пленнице» он выражает настроения либерально-западнического, «оттепельного» сегмента советской интеллигенции, которая всячески стремилась не допустить «оправдания» Сталина. Впрочем, не следует забывать, что герои и образы «Ивана Васильевича» вышли из-под пера Михаила Булгакова.

4. «Я солдата на маршала не меняю»

Таков был ответ Сталина немецкому командованию, которое предложило обменять его сына Якова на фельдмаршала Ф. Паулюса. Это прозвучало эстетически красиво и этически оправданно. В своей, к сожалению, изрядно подзабытой книге «Дисциплинарный санаторий» Э. Лимонов написал по этому поводу: «Ревизионистская трактовка события: Сталин - чудовище! Не пожалел даже собственного сына. В контексте эпохи событие выглядит по-иному. Под давлением обстоятельств войны (гигантские потери, миллионы пленных) Сталин запретил красноармейцам сдаваться в плен, приравняв пленение к предательству. Он не мог сделать исключение для своего сына. Римляне героической эпохи поняли бы и оценили жест Сталина».

Но этот сталинский поступок-мем имел и другой, более глубокий смысл. Если вдуматься, то Сталин символически отказывался от своего сына и родственных связей с ним. Точнее сказать, он отказывался от того, чтобы поставить личное родство выше родства национального. Вообще, на такое могут решиться очень немногие. Не на словах, тут многие могут продемонстрировать свой патриотизм, – но именно на деле. Это хоть и красивое, но само по себе страшное деяние, которое, правда, вызвано страшными же и обстоятельствами. Впрочем, и сама реальность полна разных чудовищных смыслов, существ и проявлений.

Своим отказом Сталин реально, онтологически доказал, что он является отцом для всего народа. Отцом, для которого родной сын значит не больше, чем другие сыновья страны. И все они – его родные дети. (Этот концепт был выражен в сериале «Сталин live», одном из немногих фильмов, где Сталин показан как фигура сложная и противоречивая.) К слову, титул «отца народа» в своё время принадлежал французским королям Генриху IV (1589—1610) и Людовику XIII Справедливому (1610—1643). Традиционалистская подоплёка очевидна и в данном случае.

Тут нужно обратить внимание на один очень важный мем, который применялся для характеристики Сталина, – «вождь всех времён и народов». В семантической «оптике» русского языка слова «народ» и «время» - синонимы. В словарях читаем: «По летех и по роде мнозе взниче Моисии...», «Иногда убо бысть в прежнем роде во Иерусалимских странах...». Славяно-русы почитали Единого Бога – Рода, которого представляли Творцом (другие божества были его проявлениями). Национальный род - это и есть на-род, у которого есть отец, который одновременно отец (вождь) всех «времён»[2].

Сталин, безусловно, фигура чрезвычайно сложная, он выше как «очернения», так и «обеления» (апологетизации). Он бесконечно далёк от образа и «кровавого тирана», и «доброго царя-батюшки». (Последний очень распространён в массовом, посткрестьянском сознании, таким «царём», к слову, многие сейчас считают Л. Брежнева.) Точнее так – он, конечно, и «добрый», и «батюшка», но это лишь одна его «ипостась». Другая ипостась – это яростный громовержец, проливающий кровь – зачастую и невинных. Это – вождь на-рода, это «языческий» Род, это красный (кровавый) вепрь небес Рудра. И не случайно, в старорусском языке «руда» – кровь, а «родриа» – молния. А теоним «rudra», возводят к утраченному корню «rud», который означал именно «красный».

Во второй половине декабря у римлян проходил праздник сатурналий, названный так по имени Сатурна-Кроноса, бога Золотого Века. Это был праздник в честь бога Времени. Тогда наступали дни карнавального переворачивания всего. Рабы освобождались от обычного труда и получали pilleus, то есть символ освобождения. Они могли есть за одним столом со своими господами, которые даже оказывали им услуги. Таким образом, на символическом уровне воспроизводился утерянный Золотой Век, для которого было характерно равенство всех.

Именно такой вот грандиозной общенациональной Сатурналией и была Октябрьская революция, которая провозгласила тотальное равенство и тем самым на бессознательном уровне как бы воспроизвела реалии утраченного Золотого Века. «Голодные и рабы» («кто был ничем) «стали всем», а господская иерархия оказалась опрокинутой. Само слово «революция» (лат. «revolta») означает переворачивание. Однако оно происходит от «re-volvere», а это субстантив, который выражает некое движение, возвращающее к началу и корням. Кстати, и русское слово «восстание» одного корня со словом «восстановление».

Между тем любым движением можно воспользоваться в самых разных целях. В момент переворачивания наступает некое обнуление, и оно может быть использовано тем самым аннигилирующим «нулём» антисистемы, о котором было сказано выше. Неправедную иерархию можно устранять во имя Традиции, для реализации архетипов Золотого Века. (Именно так, например, поступали опричники Ивана Грозного, которые были «сакральной антисистемой»[3].) Но её же можно опрокинуть для утверждения иерархии ещё более неправильной и антитрадиционной. Красный вепрь северной Революции был осёдлан в первые годы «коллективным Троцким» - силой антисистемной и антитрадиционной. Отсюда и жуткие искажения времён Революции, Гражданской войны и коллективизации.

Но Сталин вознамерился вернуть Революции её консервативный смысл. Многие его апологеты считают вождя державным могильщиком революции, этаким Победоносцевым во френче. На самом же деле Иосиф Грозный был убеждённым революционером, но только консервативным. Он видел в Революции одновременно движение вперёд и возвращение назад. В оптике вождя, рождённого 21 декабря (время зимнего солнцестояния), Солнце Истории, достигнув некоего онтологического Дна, должно было оттолкнуться от него и снова начать своё движение ввысь. История, Бытие – должны были продолжиться на новом уровне. (В то же время силы антисистемы надеялись на то, что Солнце Истории так и останется на Дне мировой деградации, под её холодными водами и мертвенным льдом.)

Понятно, что сталинской Сатурналии был необходим свой Великий Карнавал, призванный возродить вечный праздник Золотого Века. Одним из проявлений такой карнавальности был Новый год. Известно, что «троцкие» отменили этот праздник как «реакционный» и «буржуазный» (у них тоже был свой карнавал 1920-х, но он представлял собой нигилистическую оргию смерти и разрушения.) Сталин возродил новогоднее празднование, указав на символизм декабрьской мистерии великого Обнуления, причём сам праздник приобрёл мощное державное измерение. Здесь мы снова видим глубинный символизм. В момент боя имперских Кремлёвских курантов старый, ветхий мир «обнуляется», но надежды антисистемных сил на власть «центристского» нуля тщетны. «Вождь времён» соединяет эти времена – и Прошлое, и Будущее – воедино, в Настоящее – то есть истинное, подлинное. Проявляется настоящий и подлинный Центр, бытийный полюс мира.

В 1956 году на экраны страны вышел фильм «Карнавальная ночь». Это было уже через три года после смерти Вождя, но сам фильм ещё вполне сталинский по духу. Здесь также силы советского праздничного карнавала противостоят «зверско»-серьёзному, угрюмому бюрократу Огурцову. В его лице силы Морены-Зимы стремятся удержать, сковать Солнце, утопить его в холодных водах первобытного, недобытийного хаоса.

Но надежды мрачных сил тщетны. Солнечный, Советский, Сталинский карнавал сметает серую слизь. Непобедимое Солнце отталкивается от ледяного Дна мировой деградации и устремляется ввысь.

К звёздам Кремля.

[1] Такую версию событий 1937-1938 годов отстаивает, с огромным количеством архивного материала на руках, крупный российский историк Ю.Н. Жуков в своей нашумевшей монографии «Иной Сталин».

[2] К слову, у славянского Рода есть индоарийский аналог - Рудра-Шива, чей день отмечают 21 декабря, именно в день рождения Сталина. (Рудру называли красным вепрем небес и связывали с северной стороной света.) И сам «вождь времён» - такой же разрушитель во имя созидания, как и Шива - Угра («яростный») и одновременно Шамбху («милостивый»).

[3] См. доклад Изборскому клубу «Русская цивилизация против антисистем» // Изборский клуб, 2017, №7.


Подробнее здесь