Славянофил в Кремле

Большевики, взявшие власть в России, были убежденными интернационалистами и жаждали скорейшего создания планетарной коммунистической республики. Они рассматривали Россию прежде всего как базу мировой революции. В ноябре 1920 года Владимир Ленин так характеризовал настроения большевиков в дни Октябрьской революции: «Мы тогда знали, что наша победа будет прочной победой только тогда, когда наше дело победит весь мир, потому что мы и начали наше дело исключительно в расчете на мировую революцию».

Глобализм и россиецентризм

Сегодня большевиков охарактеризовали бы как глобалистов. Национальные различия воспринимались ими как нечто архаичное или даже реакционное. Ленинцы были убеждены в том, что нации обязательно сольются, исчезнут, хотя для этого и понадобится довольно-таки длительное время. И здесь они следовали за своими учителями, классиками «научного социализма» — Карлом Марксом и Фридрихом Энгельсом. Последний предсказывал: «Национальные черты народов, объединенных на основе принципа общности, именно в результате этого объединения неизбежно будут смешиваться и, таким образом, исчезнут точно так же, как отпадут всевозможные сословные и классовые различия, вследствие уничтожения их основы — частной собственности» («Проект коммунистического символа веры»).

В 1915 году Ленин выступил против проекта создания «Соединенных Штатов Европы» — с радикально-глобалистских позиций. Лидер большевиков утверждал: «По сравнению с Соединенными Штатами Америки Европа в целом означает экономический застой. На современной экономической основе, то есть при капитализме, Соединенные Штаты Европы означали бы организацию реакции для задержки более быстрого развития Америки. Те времена, когда дело демократии и дело социализма было связано только с Европой, прошли безвозвратно. Соединенные Штаты мира (а не Европы) являются той государственной формой объединения и свободы наций, которую мы связываем с социализмом, — пока полная победа коммунизма не приведет к окончательному исчезновению всякого, в том числе и демократического, государства» («О лозунге Соединенные Штаты Европы»).


Образование всемирного союза социалистических республик было для Ленина настоящей идеей фикс. В начале 1920-х годов большинство партийно-государственных функционеров выступали за создание единой социалистической Российской республики, куда должны были войти (на правах автономий) Белоруссия, Украина, Грузия, Армения и Азербайджан. Но Ленин решительно воспротивился этому, выдвинув проект некоего «Союза советских республик Европы и Азии». Это образование замышлялось им как конфедерация. Ленин предлагал оставить СССР «лишь в отношении военном и дипломатическом, а во всех других отношениях восстановить полную самостоятельность отдельных наркоматов» («К вопросу о национальностях или об автономизации»). Тем самым он надеялся облегчить присоединение к Союзу новых стран — европейских, азиатских и т.д. Тем не менее была выбрана более централистская модель, ставшая своеобразным компромиссом между «прагматиками» и «утопистами».

Большевики делали ставку на мировую революцию, однако западные страны и тамошний пролетариат отказались идти по пути России. В результате красная Россия оказалась вынужденной развиваться самостоятельно, без долгожданной помощи передового Запада. И это сразу создало мощный спрос на самобытность и почвенность. Нужно было убедить массы в том, что Россия может развиваться сама, опираясь на собственные силы. Для этого и была создана концепция строительства социализма в одной отдельно взятой стране. Ее творцы думали прежде всего о промышленной модернизации, которая только и могла сохранить независимость страны. Что же до самого социализма, то он воспринимался, скорее, как средство. Социализм оправдывал сосредоточение огромных ресурсов в руках государства, он как бы легитимизировал тотальность планового регулирования. И он же выступал как могучий источник национального вдохновения.

Такой подход к социализму был присущ и Иосифу Сталину. Еще в августе 1917 года на VI съезде РСДРП(б) он заявил: «Не исключена возможность того, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму. <...> Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на почве последнего».

Россиецентризм Сталина проявился еще до революции — в то время, когда он принимал активное участие в деятельности крупной бакинской парторганизации. Тогда Иосиф Виссарионович активно выступил против руководства партии, которое прочно обосновалось в эмиграции. Историк Юрий Емельянов даже считает нужным говорить о «бакинской революции» в стане социал-демократов, лидером которой выступил Сталин. В 1909 году он опубликовал статью «Партийный кризис и наши задачи». В ней Сталин отметил резкое снижение численности и влияния партии, отрыв ее руководства от широких народных масс. Причем ответственность за это была возложена как на меньшевиков, так и на большевиков. ЦК РСДРП, возглавляемый тогда Лениным, был назван «фиктивным центром». Сталин писал: «Странно было бы думать, что заграничные органы, стоящие вдали от русской действительности, смогут связать воедино работу партии, давно прошедшую стадию кружковщины». Он критиковал интеллигентов-эмигрантов и призвал опираться на русских рабочих, ведущих борьбу в самой России.

Позиция Сталина была решительно поддержана Бакинским комитетом. В этих условиях Ленин не рискнул идти на конфронтацию с влиятельными подпольными лидерами, за которыми стояли реальные и работающие организации. Опасаясь раскола, он пошел навстречу Сталину. Последний — вместе с двумя другими «бакинцами» — был включен в состав ЦК. Более того, при ЦК создали Русское бюро в составе 10 человек. В него помимо «бакинцев» вошли, по определению Юрия Емельянова, «партийцы пролетарского происхождения, работающие на производстве»: Алексей Бадаев, Михаил Калинин и др. Таковы были решения VI конференции большевиков, прошедшей в январе 1912 года в Праге.

«Бакинская революция» сильно ударила по вождям социал-демократии, которые оторвались от России и запутались в «интернационалистических» игрищах. Показательно, что в ответ на Пражскую конференцию в августе 1912 года была созвана Венская конференция, в которой деятельное участие принял «независимый социал-демократ» Лев Троцкий. Вместе с другими социал-демократами он попытался создать блок (его прозвали «августовским»), который был призван завоевать лидерство в РСДРП.

Позже — в 1920-е годы — Сталин сойдется с Троцким в жесткой борьбе за власть. Но это была еще и борьба идей. Троцкий связывал судьбу России с мировым революционным движением — в первую очередь западным. Он утверждал: «<...> Без прямой государственной поддержки европейского пролетариата рабочий класс России не сможет удержаться у власти и превратить свое временное государство в длительную социалистическую диктатуру» («Итоги и перспективы. О движущих силах революции»).

Более того, Лев Давидович выступал за интеграцию СССР в мировую капиталистическую систему, считая губительной любую экономическую самостоятельность. Уже в 1932 году «Бюллетень оппозиции» опубликовал его статью «Советское хозяйство в опасности». Там можно прочитать такие строки: «Импортный товар в один червонец может вывести из мертвого состояния отечественную продукцию на сотни и на тысячи червонцев. Общий рост хозяйства, с одной стороны, возникновение новых потребностей и новых диспропорций, с другой, неизменно повышают нужду в связях с мировым хозяйством. Программа «независимости», то есть самодовлеющего характера советского хозяйства, все больше раскрывает свой реакционно-утопический характер. Автаркия — идеал Гитлера, не Маркса и не Ленина».

Суверенитет как высшая ценность

Сталин подходил к делу совершенно иначе. Надо сказать, что ни социализм, ни даже государство не являлись для него ценными сами по себе. Вождь СССР рассматривал их в качестве инструментов, которые должны были обеспечить главное — национальную независимость. Один из лидеров Коминтерна Георгий Димитров в своих дневниках вспоминает, что Сталин ставил вопрос именно так — «через социальное освобождение к национальной независимости».

Социализм, по мысли Сталина, должен был покончить с классовым разделением внутри нации, сделать ее монолитной и единой перед всеми возможными внешними вызовами. Кроме того, социализм ликвидировал стихийность в экономической жизни, делал возможным планомерное развитие народного хозяйства. В январе 1941 года на встрече с авторским коллективом нового учебника политэкономии Сталин сказал: «Первая задача состоит в том, чтобы обеспечить самостоятельность народного хозяйства страны от капиталистического окружения, чтобы хозяйство не превратилось в придаток капиталистических стран. Если бы у нас не было планирующего центра, обеспечивающего самостоятельность народного хозяйства, промышленность развивалась бы совсем иным путем, все начиналось бы с легкой промышленности, а не с тяжелой промышленности. Мы же перевернули законы капиталистического хозяйства, поставили их с ног на голову, вернее с головы на ноги. <...> На первых порах приходится не считаться с принципом рентабельности предприятий. Дело рентабельности подчинено у нас строительству прежде всего тяжелой промышленности».

Налицо именно политическая мотивация. Рентабельность, прибыль, выгода — все это отходит на второй план, подчиняясь соображениям национально-государственной самостоятельности. Отныне стихийность экономического развития, слепое, можно даже сказать, инстинктивное наращивание производительных сил сменялись волевым руководством всеми хозяйственными процессами. Незыблемые объективные законы, торжествующие при рынке, преодолевались субъективной волей государственников. И это шло вразрез с марксизмом. (Хотя Сталин и не отказывался напрямую от учения Маркса и Энгельса, используя его как некое прикрытие для своего национал-большевизма.)

Здесь можно провести некоторые параллели с правым традиционализмом, который всегда ставил политику выше экономики, резко отличаясь тем самым как от либералов, так и от марксистов. Последние хотели достигнуть заоблачного уровня развития производительных сил, Сталин же стремился соотнести их уровень с политическим суверенитетом нации. Понятно, что достичь такой цели можно было только при опоре на мощное государство. С мыслью о несокрушимости страны Сталин, похоже, засыпал и просыпался. Особенно ярко она была выражена в его знаменитой речи, произнесенной 4 февраля 1931 года на I Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности: «Задержать темпы — значит отстать. А отсталых бьют. Но мы не хотим оказаться отсталыми. Нет, не хотим. История старой России состояла, между прочим, в том, что ее непрерывно били за отсталость. Били монгольские ханы. Били турецкие беи. Били шведские феодалы. Били польско-литовские паны. Били японские бароны. Били все — за отсталость. За отсталость военную, за отсталость культурную, за отсталость государственную, за отсталость промышленную, за отсталость сельскохозяйственную. Били потому, что это доходно и сходило безнаказанно».

В этой речи Сталин сознательно провоцировал национальное самосознание. Его обидные слова были призваны мобилизовать нацию на великие свершения — во имя будущего. Вождь поддевал людей, вызывал у них чувство здоровой досады, которая ведет не к капитуляции, а к наступлению. Причем Сталин апеллировал не к марксистским догмам, не к «светлому коммунистическому будущему», но к образу сильной России, которая теперь не хочет отставать и которая отныне никому не даст себя бить.

Кстати, подход Сталина очень сильно напоминает подход немецких национал-большевиков, или, как их еще называли, правых большевиков (Эрнст Никиш и др.). Они восхищались не социальными целями большевизма, а тем, что он давал в руки нации сильнейшие рычаги — монолитную партию, плановую экономику, героическую этику. Вот как характеризует воззрения Никиша Франсуа Лапейр: «В смысле идеологии национал-большевизм настаивает на социальной революции, чтобы освободить немецкого рабочего от класса эксплуататоров, подчеркивая, что социальная революция может осуществиться только в контексте национальной революции и лишь в том случае, если она поставит своей политической задачей создание принципиально нового типа государства. Никиш писал: «Только воля к классовой борьбе как политический орган и национальное вместилище воли к жизни освободит народы». Самым ярким следствием такого подхода, его наиболее потрясающим воплощением стал сплав национализма и большевизма в одну идеологию, утверждающую единство народа, нации и Государства».

Немецкие национал-большевики могли излагать собственные взгляды открыто, тогда как русские вынуждены были маскироваться, используя марксистскую терминологию. Однако на практике именно они реализовали национал-большевистские идеалы, сохранив независимость России и превратив ее в сверхдержаву.

Полемика с марксизмом

Государственнику Сталину никак не могли импонировать идеи отмирания государств и наций. Еще в 1929 году он заявил, что строительство социализма не только не ликвидирует национальные культуры, но напротив — укрепляет их.

Сталин был категорическим противником марксистского положения об отмирании наций при коммунизме. В работе «Марксизм и вопросы языкознания» (1950 год) он утверждал, что нация и национальный язык являются элементами высшего уровня и поэтому не могут быть включены в систему классового анализа. Они находятся над классами и не подчиняются диалектическим изменениям. К тому же именно нация сохраняет общество, раздираемое классовой борьбой. Лишь благодаря нации «классовый бой, каким бы острым он ни был, не приводит к распаду общества». Вслед за немецкими романтиками-националистами XIX века (такими, как Адам Мюллер) Сталин провозглашал, что нация и язык связывают в одно целое поколения прошлого, настоящего и будущего. Поэтому нация и язык переживут классы и благополучно сохранятся в бесклассовом обществе.

Сталин неоднократно, пусть и в завуалированной форме, полемизировал с классиками. Выступая с отчетным докладом на XVIII съезде ВКП(б) в 1939 году, он заявил, что Маркс и Энгельс лишь заложили краеугольный камень теории о государстве, которую надо двигать дальше. Кроме того, Сталиным были замечены просчеты основоположников: «<...> Энгельс совершенно отвлекается от такого фактора, как международные условия, международная обстановка». Этот фактор, согласно Сталину, и был главным препятствием на пути отмирания государственной организации. Вождь заявил и о том, что государство сохранится даже при коммунизме: «Мы идем дальше, вперед, к коммунизму. Сохранится ли у нас государство также и в период коммунизма? Да, сохранится, если не будет ликвидировано капиталистическое окружение, если не будет уничтожена опасность военного нападения извне, причем понятно, что формы нашего государства вновь будут изменены сообразно с изменением внутренней и внешней обстановки». То есть Сталин вполне допускал, что капитализм так и не будет ликвидирован во всемирном масштабе. А это было уже прямое расхождение с классиками. По сути, Иосиф Виссарионович выступал против какой-либо глобальной модели. Он считал, что каким-то «большим пространствам» подходит один строй, каким-то — другой. Всемирный социализм (коммунизм) воспринимался им как вредная утопия, реализация которой только ослабит СССР с его «реальным социализмом». На протяжении 30-50-х годов Сталин сделал все для того, чтобы сдержать революционное движение в Европе. Так, он отказался от поддержки революций в Австрии и Испании (провинция Астурия) в 1934 году и повстанческой борьбы греческих коммунистов во второй половине 40-х годов. Сталин свел к минимуму участие СССР в испанской гражданской войне (на стороне республиканцев воевали всего две с половиной тысячи советских граждан) и приказал французским коммунистам поддерживать Шарля де Голля в послевоенный период. Даже вождю китайских коммунистов Мао Цзэдуну было рекомендовано договориться с националистом Чан Кайши. Первое время Сталин был и против коммунизации Восточной Европы, подчеркивая, что там более уместна самобытная демократия нового типа. На встрече с польской делегацией в мае 1946 года он, например, заявил: «Вам не нужна диктатура пролетариата. <...> Строй, установленный в Польше <...> это новый тип демократии». Все изменила холодная война, которая потребовала политической консолидации как внутри СССР, так и в соседних с ним странах.

Реформатор и демократ

Сталина часто пытаются представить этаким стопроцентным этатистом, который только и думал о том, как бы забрать себе побольше власти и ужесточить государственный контроль на всех уровнях. В реальности же картина получается намного более сложной. Идеалом Сталина была трехсоставная политическая система «парламент-партия-правительство». По мысли вождя, средоточием государственного управления должен был выступать Совет народных комиссаров (СНК), работающий в тесном взаимодействии с Верховным Советом (ВС) — источником народной воли. СНК должен был подчиняться ВС, но в то же время обладать достаточно широкой автономией. При таком раскладе Верховный Совет подпирал бы СНК с одной стороны, а ВКП(б) — с другой. Партия рассматривалась Сталиным не как верховный администратор, но как идейно-политический авангард, воспитывающий народ и оказывающий в первую очередь духовное влияние. Подобная система воспроизводила бы на новом уровне реалии традиционных сообществ, основанных на взаимодействии трех сословий — духовенства, дворянства и занимающегося хозяйством народа: духовенству соответствовала партия, дворянству — правительство, а народу — Советы.

Себя же Сталин видел лидером партии, формальным главой государства (председателем Совнаркома) и неформальным вождем народа. Он как бы возвышался над всеми тремя институциями, воспроизводя архетип монарха.

Между тем стать главой правительства Сталин смог только в мае 1941 года, накануне войны. До этого он был сосредоточен на руководстве партией, точнее, даже партийным аппаратом. И этот партийно-номенклатурный статус тяготил его, делая до известной степени заложником разбухшей и закостенелой комбюрократии. Показательно, что во многих своих письмах тех лет Сталин именовал себя «секретаришкой», в чем выражалась досада по поводу того, что ему необходимо заниматься партийной канцелярщиной.

После завершения коллективизации и первых успехов индустриализации Сталин задумался над тем, как бы перенести центр власти туда, где он и должен был находиться, — в госструктуры. Иосиф Виссарионович предложил провести действительно соревновательные выборы в Верховный Совет. В книге Юрия Жукова «Иной Сталин» приводится фотокопия проекта бюллетеня, который планировалось ввести на выборах 1937 года. На одном из них напечатаны три фамилии кандидатов-соперников, идущих на выборах в Совет Национальностей по Днепропетровскому округу. Первый кандидат предполагался от общего собрания рабочих и служащих завода, второй — от общего собрания колхозников, третий — от местных райкомов партии и комсомола. Сохранились также образцы протоколов голосования, в которых утверждался принцип альтернативности будущих выборов. Очевидно, что на таких выборах выдвиженцам от партийных организаций нужно было выдержать серьезную конкуренцию со стороны беспартийных кандидатов. Однако партийная олигархия крайне обеспокоилась этими планами. Первые секретари закричали о том, что в стране множество врагов народа и потому выборы на конкурентной основе преждевременны. Сталин же по этому поводу заявил: «Если народ кой-где и изберет враждебных людей, то это будет означать, что наша агитационная работа поставлена плохо, а мы вполне заслужили такой позор».

Разные подходы к реформированию страны демонстрируют материалы февральско-мартовского (1937 года) Пленума ЦК. Сталин и его ближайшие соратники (Молотов, Жданов и др.) выступили на нем со спокойными речами, уделяя значительное внимание подготовке и проведению выборов. И напротив, чрезвычайно кровожадными были речи «региональных боссов» — Станислава Косиора (Компартия Украины), Роберта Эйхе (Западно-Сибирский крайком) и многих других. Результатом жесткого политического противоборства стали массовые репрессии, инициированные на разных уровнях. Намечавшиеся преобразования были сорваны. Сталину тем не менее удалось достичь некоторых реформаторских успехов. Так, по декабрьской (1936 года) Конституции был сняты ограничения в правах, наложенные на отдельные социальные категории, причисленные к «эксплуататорам». Кроме того, Сталин существенно повысил роль правительства в государственно-политической системе. В СНК стали формироваться различные оперативно-координационные структуры (Комитет обороны и Экономический совет, слитые затем в единое Бюро), было увеличено количество зампредов СНК, при каждом наркомате ввели должность зама по кадрам.

После войны Сталин поручил Жданову подготовить проект новой программы ВКП(б), которую планировали принять на партийном съезде в 1947 году. Историки Александр Данилов и Александр Пыжиков в монографии «Рождение сверхдержавы: СССР в первые послевоенные годы» указали на то, что проект предусматривал осуществление целого комплекса мер, призванных радикально преобразовать жизнь в стране. Предполагалось включить в управление СССР всех его граждан. Все они должны были по очереди выполнять государственные функции (одновременно не прекращая трудиться в собственной профессиональной сфере). По мысли разработчиков проекта, любая государственная должность в СССР могла быть только выборной, причем следовало проводить всенародное голосование по всем важнейшим вопросам политики, экономики, культуры и быта. Гражданам и общественным организациям планировалось предоставить право непосредственного запроса в Верховный Совет.

Но в 1947 году съезд так и не состоялся, а реформы были отложены. Началась холодная война, что потребовало железобетонной политической стабильности.

Русский фактор

Лидеры большевиков были категорически против национализма как такового. Он просто-напросто не вписывался в их проект красного глобализма. Наиболее опасным признавался русский национализм, ибо он мог найти поддержку в толще самого многочисленного народа страны — русских. И совсем пугало большевиков то, что новая волна русского национализма могла быть уже большевистской — но без глобалистского упования на мировую революцию. Например, в 1921 году на X съезде РКП(б) председатель ЦИК Украины Владимир Затонский говорил об опасности нарастания «своего рода русского красного патриотизма».

Подобные опасения разделяли многие другие большевистские лидеры, которые беспощадно критиковали «великодержавный русский шовинизм». Причем перепадало не только «шовинизму», но и самим «великороссам». Ленин называл русских нацией, «великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда» («К вопросу о национальностях или об «автономизации»). Поэтому, отмечал он, интернационализм со стороны такой нации должен состоять не только в обеспечении равенства. Нужно еще и неравенство, которое «возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактической».

В таком же ключе рассуждал и «любимец партии», ее главный идеолог Николай Бухарин, настойчиво требовавший, чтобы «мы в качестве бывшей великодержавной нации поставили себя в положение более низкое по сравнению с другими».

Сталин занимал здесь, скорее, прорусскую позицию. Он открыто полемизировал со сторонниками идеи поставить русских в неравноправное положение. «Говорят нам, что нельзя обижать националов, — отмечал он. — Это совершенно правильно. <...> Но создавать из этого новую теорию о том, что надо поставить великорусский пролетариат в положение неравноправного <...> это значит сказать несообразность». На X съезде РКП(б) Сталин высказывался по вопросу о национал-уклонизме умеренно: «Положение великорусской нации, представлявшей господствующую нацию, оставило следы своего влияния даже на русских коммунистах, не умеющих или не желающих подойти ближе к трудовым массам местного населения, понять их нужды и помочь им вылезть из отсталости и некультурности. Я говорю о тех немногочисленных группах русских коммунистов, которые, игнорируя в своей работе особенности быта и культуры на окраинах, иногда уклоняются в сторону русского великодержавного шовинизма». Сталин употребил здесь слово «иногда» и — самое главное — указал на «немногочисленные группы русских коммунистов». То есть русский уклон преподносился им как нечто не слишком серьезное. Зато о национализме окраин Сталин говорил иначе. Он, например, указывал на «уклон в сторону местного национализма, который наблюдается иногда в рядах нерусских коммунистов и который выражается на Востоке, например, в панисламизме, пантюркизме». Здесь уже речь идет не о каких-то «немногочисленных группах», но о «коммунистах из местного населения». Это уже намного серьезнее. К тому же Сталин конкретно указывает на пантюркизм и панисламизм.

Но на XII съезде (1923 год) Сталин был вынужден обрушиться на «великорусский шовинизм». Дело в том, что в этом «шовинизме» стали обвинять уже его самого. Ленин тогда пошел на сближение с Троцким, и последний потребовал от Сталина публично выразить свою позицию по отношению к «великорусскому уклону». В результате генсек произнес следующие слова: «В связи с нэпом во внутренней нашей жизни нарождается новая сила — великорусский шовинизм, гнездящийся в наших учреждениях, проникающий не только в советские, но и в партийные учреждения». При этом досталось и местному национализму: «Но нэп взращивает не только шовинизм великорусский, — он взращивает и шовинизм местный. <...> Этот местный шовинизм, конечно, не представляет по своей силе той опасности, которую представляет шовинизм великорусский. Но он все-таки представляет опасность».

Тут важно заметить одну деталь. Да, Сталин вынужденно признавал местный национализм силой менее опасной, чем национализм великорусский. Но он употреблял по отношению к нему термин «шовинизм» — и тем самым как бы уравнивал два уклона. По Сталину получалось, что националисты некогда угнетенных наций тоже являются шовинистами. Иными словами, русские лишались «привилегии» на шовинизм.

Далее Сталин снова переходил на «великорусский шовинизм», опять-таки подчеркивая, что он является наиболее опасным уклоном: «То доверие, которое мы тогда приобрели, мы можем растерять до последних остатков, если мы все не вооружимся против этого нового, повторяю, великорусского шовинизма». Однако он и тут не забыл «местный шовинизм», причем указав, что такой шовинизм становится наступательным. Генсек конкретно — со статистикой и фактами — выступал против шовинизма местного.

Примерно ту же самую линию Сталин продолжал и в июне 1923 года на IV совещании ЦК РКП(б) с ответственными работниками национальных республик и областей. В качестве важнейшей меры он предлагал «чистку государственных и партийных аппаратов от националистических элементов», подразумевая под последними «в первую голову, великорусских, а также антирусских и иных националистов». Такая чистка должна была «производиться осторожно, на основании проверенных данных, под контролем ЦК партии». То есть опять-таки великорусские националисты признавались наиболее опасными, но при этом подчеркивался антирусский характер местных националистов. А далее очень подробно разбирался «пантюркистский уклон» Мирсаида Султан-Галиева, чего не удостаивался никто из «русских шовинистов». Сталин резко изобличал и украинских национал-уклонистов — Христиана Раковского и Николая Скрыпника.

В 1925-1929 годах вопрос о национальных уклонах не поднимался. А в 1934 году на XVII съезде партии критике подвергся местный уклон, тогда как русский был оставлен в покое.

Сталин понимал, что «русский красный патриотизм» не разрушает советскую державу, но, напротив, укрепляет ее. Русские признавались государствообразующим народом, о чем было заявлено после войны. Но еще в 30-е годы Сталин значительно увеличил удельный вес русских в партийно-государственной элите. А еще раньше, в 20-е годы, им был инициирован так называемый ленинский призыв в ВКП(б), призванный увеличить долю русских в партии. На XIII съезде в мае 1924 года Сталин говорил об этом открыто: «Великороссов в партии к XIII съезду — 72 процента, очевидно, после ленинского призыва процент должен увеличиться».

В 30-50-е годы с благословения Сталина начались масштабные разработки в области русской истории, многие выдающиеся государственные деятели — в том числе даже цари — оказались «реабилитированными». Наряду с культом вождя возник культ русской литературы и вообще русской культуры.

Сам Сталин стал проявлять большой интерес к некоторым дореволюционным идеям и проектам. Так, во время войны он задумал возродить славянофильство на новом уровне. В марте 1945 года на обеде в честь чехословацкого президента Эдуарда Бенеша Сталин признался в том, что «является новым славянофилом ». «Были старые славянофилы , одним из руководителей которых являлся известный русский публицист Аксаков, — сказал вождь. — Они выступали во времена царизма, и эти славянофилы были реакционерами. Они выступали за объединение всех славян в одном государстве под эгидой русского царя. Мы, новые славянофилы , стоим за союз независимых славянских государств. Первая мировая война разыгралась на спинах славянских народов. Мы видим, что и Вторая мировая война идет на спинах славянских народов. Англия и Германия дерутся, а славянские народы проливают свою кровь».

Сталин считал, что, усиливая советское влияние в Восточной Европе, он создает союз славянских государств, о котором мечтали многие панслависты. «Сталину в результате победы над Германией удалось вернуть утраченные территории, принадлежавшие некогда России, — утверждает историк Игорь Фроянов. — На мой взгляд, особенно любопытно, что Сталину удалось сделать то, о чем в свое время мечтал Данилевский. Данилевский, как известно, мечтал о создании всеславянского союза во главе с Россией. Он полагал, что создание такого союза сделает Россию непобедимой. Сталин создал этот союз в своеобразной форме стран социалистического содружества. Это сразу резко изменило геополитическое положение России, СССР и сделало Россию более неуязвимой, если говорить о внешней опасности».

* * *

Сталин был чужаком в лагере коммунистов-большевиков. Вот почему его с такой легкостью и развенчали на XX съезде КПСС в 1956 году. И поэтому же Сталину симпатизируют многие националисты и правые консерваторы, весьма далекие от марксизма и левизны. Сегодня остается только гадать — смог бы вождь переломить ситуацию и отказаться от марксизма? В этом случае СССР был бы совсем другим, а вместо КПСС появилась бы совершенно иная партия. Однако этот путь был чреват серьезными политическими потрясениями, что не могло не вызывать опасений у государственника и прагматика Сталина. В любом случае очевидно: СССР создавался по схемам, отличным от марксистских.


Александр Елисеев
источник